Мы красные кавалеристы и про нас
Былинники речистые ведут рассказ
Продолжение. Часть 1 здесь.
Спустя какое-то время, они расположились на полянке рядом с сарайчиком, разведя маленький уютный костерочек. Биндюжник пошвыривал угольки, подозрительно косясь на сарайчик, в котором томился узник (совести, мля, — добавил уже мысленно Биндюжник).
— Что-то мне не по себе.
— Не бери в голову, — Оселок снизил голос, — мы на самом деле на задании. Около нас ещё два секретных поста.
Оселок сплюнул.
— Столько возни из-за одного… А мы здесь, — он опять перешёл на шёпот, — именно для того, чтобы этот придурок попробовал сбежать.
Оселок прижал палец к губам.
— На такой случай мы должны выгнать его в определенное место. Так что с утра нам придется чуть-чуть побегать. Всё, — предупредил дальнейшие распросы Оселок.
— Тогда давай выпьем, — дисциплинированно сменил тему Биндюжник. Он плеснул по неполному стакашку и продолжил, — предлагаю за любовь выпить…
Биндюжник дождался, когда Оселок, кивнув, опрокинул стакан в глотку, и добавил:
— …к Парме, — потом быстро, но не торопливо выпил и как-то подобрал под себя ноги. Оселок застыл, выпучив глаза, но быстро пришёл в себя и ограничился только помахиванием тяжелого кулака перед носом Биндюжника. Окончательно успокоившись, сказал:
— Там кое-кто повыше дорожку протоптал. Есть такие подозрения. Так что… Но за тобой опять должок, так что смотри…
— Не заржавеет, — хохотнул Биндюжник и плеснул еще раз в оба гранёных.
Пока друзья жинерадостно подводили итог дневному пари, Чекан, забившись в угол сарая, предавался тоске. И надо же было так попасться, прямиком в руки заклятому врагу. Была надежда отделаться попаданием в спецлагерь для перевоспитуемых бандитов, мародеров, грабителей и прочего уголовного элемента. Подумаешь, поживился чем-то в брошенных квартирах и домах, мало ли… Теплилась слабая надежда, что не узнают в лицо, как вредителя и саботажника со стажем, но нет. Узнал, узнал, узнал, вот гад… — Чекан сам не заметил, как безнадежно заскулил. Он никак не мог избавиться от последней картинки в голове, когда Шарафович заполнив допросный лист, поглядывая на него хладнокровным взглядом, немного покопавшись, достал несколько листов сероватой бумаги из папки, в которую потом положил и лист с его Чекана подписью. Его розовенькое лицо мирного пупсика моментально побелело ещё до того, как он осознал, что это были за листочки. Листочки были убийственны, составлены в одном из разбойничьих приказов одной из самых мрачных из всех контрреволюционной группировки. То отделение либерально-фашисткого сопротивления возрождающимся советам конкурировало своей жестокостью даже с исламистами и гордилось своими традициями, перенятыми от нацистского гестапо. Чекан для них был лёгкой добычей, ломать его не пришлось и даже заставлять своими руками казнить кого-то из пленных. Перед ним просто положили бумагу, на которую он, даже не вякнув, написал всё, что знал о тех, кого можно было заподозрить в сочувствии к красным. Стоило или не стоило это кому-то жизни, Чекану было неизвестно. В скором времени та группировка была разгромлена и рассеяна, а её документы попали в руки подразделений СА. Шарафович по своим каналам где-то раздобыл копии тех документов.
И допрос быстро закончился. Чекан ещё подрагивающими пальцами подписал какие-то бумаги, а когда Шарафович объявил ему приговор, остатков того, что у нормальных мужчин называется мужеством, а у него неизвестно как, хватило ненадолго…
На Чекана, несмотря на то, что он даже себе не хотел в этом признаваться, неумолимо наваливалась простая истина. Эта ночь — последняя в его жизни. Он лихорадочно прокручивал в памяти фрагменты допроса, слов конвоиров… Нет. Никакой зацепки, что высшую меру могли отменить, или, что это было шуткой-инсценировкой, он не находил.
Он неприязненно слушал невнятно доносящиеся до него веселый треп, прерываемый взрывами хохота, бравых часовых. Признаться даже самому себе в ненависти к ним было страшно…
А друзья наслаждались тихой ночью и не очень тихой беседой. После нескольких анекдотов, которые Оселок выудил из своей бездонной коллекции, и которых Биндюжнику ещё не посчастливилось слышать, он сожалюще сказал:
— М-да… Жалко, что я тебе литр не проиграл. Хотя у меня и не было, но может нашёл бы. — он сожалеюще потряс опустевшей бутылкой.
Оселок хлопнул его по плечу.
— А ты командирского крепкого не пил ещё? — и на глазах боящегося поверить неожиданному счастью Биндюжника, вытащил предмет из сумки многообещающей цилиндрической формы.
— Давай, командуй дальше, — поощрил его Оселок, — сегодня можно. Но всё допивать не будем, у нас не очень легкое утро будет. Так что давай, помаленьку…
Разлив, Биндюжник задумчиво спросил друга:
— Слушай, ты ведь почти с самого начала в части? А что там за история была с мусульманским взводом? Вроде татары там служили…
Оселок немного похмурел и, раздумчиво осушив стаканчик, поправил:
— Были и татары. Но в основном башкиры. Один городишко мы брали, такое змеиное гнездо там разворошили… Начиналось так.
Командный состав стоял на небольшом холмике. Полукругом около холмика выстроился батальон. Командир держал речь, взмахивая в такт словам рукой.
— Завтра красная волна накроет ненавидимое Ставкой змеиное гнездо панисламизма. Исчезнет цепь виселиц, сходящихся к Дому Чёрного Имама. Будет разметена в прах база чужеземного легиона. Все, кто пошел за проклятыми Богом и Аллахом салафитами, проклянут тот день, когда они им поверили.
— Они сказали, что перережут всех нас, как баранов и размотают кишки по траве!
— Они знают, что мы придем, и они нас ждут!
— Они знают, что мы придём с той секунды, когда убили первого из наших!
— Им пришлось за это заплатить, но счет не закрыт!
— Они сполна заплатят за это, когда по их главной улице имени проклятого Создателем Сеиф-аль-Хабиба, прокатится черный поток их крови!
Батальон молчал, почти зримо наливаясь обжигающей ненавистью. После небольшой паузы командир продолжил:
— Я не приказываю вам побеждать! Нам некого там побеждать.
— Я не приказываю вам умереть! Этот приказ вы давно получили.
— Я приказываю вам уничтожить! Всех!!! И вы умеете это делать! — в ответ наконец-то раздался глухой, яростный и короткий рык, в котором только при сильном желании можно было уловить короткое да!.
— …Сильно, — помолчав, сказал Биндюжник, — а дальше-то, что было?
Оселок махнул рукой.
— Я всего не знаю, я ж рядовой… был. Начальство наше придумало несколько хитростей, не всё сработало, но… Кое-что Шарафыч рассказывал. С другой стороны города организовали демонстрацию с красными флагами и всё такое… Из местных, но и наши там были. Снайперы, в основном. Понятно дело, исламисты офигели от дерзости такой. Поначалу их прихлебатели навстречу вылетели… Быстро собрались, с-суки. Ну, и бросились, на свою голову, с криками Аллах акбар!.
— И чо, — поторопил его Биндюжник, и повинуясь стандартному жесту, плеснул ещё по стакашкам. Оселок, важничая самую малость, помолчал, а потом засмеялся.
— Чо, чо… Вот догадайся чо? Они ж не с пустыми руками бросились, с ножами, палками, арматурой. А наши были безоружными… якобы.
Оселок ещё помучил Биндюжника паузой, докуривая папироску.
— Наши, а в толпе были и люди из батальонного взвода разведки, аккуратно свернули флаги, выстроились в несколько рядов, как римская фаланга и когда эти придурки набежали, опустили их как копья. Наконечники загодя сделали из стали. Конечно, не очень много, где-то до десятка на копья взяли, но это уже было не важно. Первую атаку так вот смяли, а второй ждать не стали, сами ринулись…
— Ну, не тяни. Дальше-то что было, — теребил Биндюжник.
— А дальше почти ничего и не было. Затоптали всех, кто не успел убежать, когда те опомнились, — надо сказать, быстро, — и подтянули вооруженные отряды с пулеметами, поработали снайперы. Под их прикрытием наши и рассосались по окрестным домам. А в это время в город с другой стороны уже входили мы. Это отвлекающий маневр был. Они ввязались в перестрелку и осаду домов, где засели наши подпольщики и разведчики и прохлопали нас.
Оселок помолчал.
— А теперь наливай чуть больше. И не чокаясь… Помянем погибших.
Они помолчали, а потом Оселок продолжил.
— Я немного и частями видел как всё было. Первыми как раз наши красные мусульмане вошли. Они еще зеленые платки повязали, до сих пор хохочу, как вспомню, хотя смешного мало. Исламисты сначала вообще ничего не поняли… А когда их начали потрошить… с криком Аллах акбар, то вообще…
— Ты знаешь, русские вот ура кричат, когда в атаку идут. А у башкир.., они какой-то дикий то ли визг, то ли вой издают. Мороз по коже. Сами они говорили, что это нечто среднее между воем камышового кота и волка. М-да… Знаешь, действительно, что-то волчье есть…
— Погибли, потому что первыми были? — нетерпеливо встрял с вопросом Биндюжник.
— Да ну тя… Они прошли насквозь, даже не как нож в масле, а как через туман. Но понимаешь, у них малость крыша съехала, увлеклись. Когда они нарвались на иностранный легион, им приказали отступить. Там у Шарафыча тоже гостинец был для них. Минометная батарея уже разворачивалась. Но их разве остановишь… Они уже ничего не слышали. Вот там они и полегли. Почти все. Только человек 5 раненых осталось.
Оселок помолчал.
— До сих пор удивляюсь. Соотношение погибших было, — потом посчитали, — 2:1 в нашу пользу. Так это ведь спецназ был.., со всего света. Профессионалы. Правда, мы им помогали. Снайперы по окнам их казармы стреляли, по дверям… А когда наши спецподразделения подоспели, им только добить их оставалось.
Оселок вспомнил, как они вошли с командиром в казармы легиона, когда стрельба там стала уже не такой частой. Боевой вой башкир, прокатившись пару раз от до крыла до крыла трехэтажного здания, давно сменился уже стихающим шумом выстрелов, грохотом и англо-русско-татарским матом. Командир, вытащив свой наган со словами И где мой черный пистолет и смешком, махнул Оселку и они двинулись ко входу. Пока шли, Оселок выстрелил пару раз по окнам. Уже в здании, перешагивая через трупы, осколки стекла, битого кирпича и штукатурки, командир скомандовал вошедшим за ними солдатам спецподразделения, распределив их по секторам для окончательной зачистки. Свой сектор они с Оселком проверяли по отработанной схеме. Сначала по коридору прозвучала зычная команда Выходить с поднятыми руками. Через 30 секунд все несдавшиеся будут уничтожены на русском, арабском и английском языках. Выждав пол-минуты и сдав второму эшелону конвоя парочку выползших полуживых легионеров, взялись за работу.
Оселок мощным ударом ноги или подвернувшегося под руки кресла выбивал дверь, командир держал под прицелом дверь. Если раздавались выстрелы из нескольких стволов, туда летела граната. Одиночного стрелка пристреливали из личного оружия. Но в большей части комнат живых не было. В самом конце коридора оставалась одна непроверенная комната.
Когда Оселок выбив дверь прикладом, привычно отпрянул, в проём вылетела граната. Командир прыгнул вперед и успел принять её на ладонь, отбросив обратно. Перекатившись через себя и оказавшись за стенкой, подождал разрыва… В проём оба ворвались, слегка оглохнув, ещё раньше, чем звук от взрыва докатился до другого конца казармы. Оселок твердо помнил инструкцию-памятку Есть только 2 десятых секунды после взрыва, когда противник не ждет атаки. Как только ты услышал звук взрыва, знай: осколки уже пролетели..
Успевший отскочить за выступ офицер-легионер открыл зажмуренные от взрыва глаза очень быстро, ещё не не остановился воздух, качнувшийся после взрыва, но перед уже стояли двое в форме СА. Это и ещё быстрая тень от мелькнувшего приклада, оставившего продолговатый отпечаток на его лбу, было последним, что он видел перед антрактом, который взяло его сознание.
— Занавес. Конец второго акта марлезонского балета, — прокомментировал командир…
— Так-то вот, друг мой, — сказал Оселок. Биндюжник разлил.
— Да. Здорово вы тогда повеселились… Жалко я позже пришел.
Оселок встряхнул остатки командирской водки на дне бутылки, посмотрев на просвет, и запечатал пробкой. На вопросительный взгляд Биндюжника ответил.
— Это премия. Не мы ж одни охраняем… — он достал радиопереговорник и отойдя в сторонку что-то забубнил туда.
Пока вел с кем-то разговор, начали свою перекличку сельские петухи.
Вернувшись, Оселок сказал:
— У нас есть часа 3-4 для отдыха. Прямо здесь… Всё ж таки на посту стоим, хе-хе… Не волнуйсь, нас подстрахуют, да и мы вполглаза будем отдыхать.
Друзья расположились на ночёвку. В костер кинули несколько поленьев потолще, Биндюжник сбегал за плащ-палаткой, Оселок притащил немного сена под неё… в общем, получилось лучше, чем в казарме.
Чекан притаился в кустах, наблюдая, как в отдалении отделение солдат отрабатывает разворачивание в цепь. Не спится им с самого утра — неприязненно думал он. Пооглядывавшись, он приметил небольшой овражек, ограничивающий поле слева, и пригибаясь, двинулся туда.
Ночь он провёл, терзаясь отчаянными думами, а утреннее солнце, проткнув теплыми лучами все щели в стене, навело его на дерзостную мысль. Одна стена, с обратной стороны от мирно отдыхающего, но всё равно ужасающего заячью душу Чекана поста, истлела почти полностью. Чекан попробовал подергать отошедшую доску, она просто отвалилась, открыв изрядную щель. Он толкнул другую, она легко отошла… Чекан замер. Бежать, бежать, бежать!!! — мысль застучала молотом по черепной коробке. …Если что, скажу вышел по нужде, а потом вернулся бы… — по трусливой привычке заранее подыскивать себе оправдания думал он, уже выбираясь из сарая…
Он по широкой дуге обходил все строения и места, где могли находится люди или сволочные деревенские собаки, лаящие по любому поводу. Удачно он миновал и то поле, на котором занималось отделение солдат…
Он торопливо шёл по лесу уже второй час, то и дело озираясь по сторонам. Пару раз пришлось прятаться и менять направление, когда вдруг с какой-то стороны раздавался шум голосов, сопровождаемый лаем собак. Ужасало то, что это были уже не деревенские пустолайки, это Чекан чувствовал гениальной интуицией труса. Но проносило, шум проходил сбоку или сзади, Чекану всё время удавалось миновать эти опасные места, отклоняясь от первоначального курса, он всё более убеждался, что побег ему удался.
Он взобрался на очередной холм, никаких голосов и лая давно уже не было слышно. Холм полого скатывался вниз к большому полю, слева в отдалении возвышалась небольшая, но основательная гряда скал, отдалённо похожая на крепостной редут. Чекан стоял, тяжело переводя дыхание после подъёма, когда ему на плечо легла тяжелая ладонь. Чекан замер и медленно повернувшись, наткнулся взглядом на ухмыляющихся Оселка и Биндюжника. Стволы обоих карабинов смотрели ему в грудь, рядом сидела крупная овчарка и, склонив башку набок, ухмылялась так же весело.
— Почему без разрешения покинули место пребывания, гражданин заключенный? — спросил Оселок.
— Да-да, почему? — поддакнул Биндюжник.
— .., — собака склонила башку на другую сторону и махнула хвостом с лживым дружелюбием.
— А-а-а я это… Вышел по нужде, ну и… заблудился, — пролепетал Чекан. Друзья заржали, овчарка оскалилась ещё шире.
Оселок перестал смеяться и толкнул Чекана в грудь.
— Сядь! — тот плюхнулся на задницу. Оселок отошёл в сторонку и достав переговорник, забубнил в микрофон.
— Есть! Так точно! — закончил он разговор и вернулся к теплой компании. Они велели Чекану подняться и начали спускаться с холма. По дороге Оселок веско втолковывал Чекану.
— Значит так, смертничек… У тебю есть не маленький шанс остаться в живых и на свободе. До следующего раза. Еще раз попадёшься, пристрелим на месте, приговор тебе вынесен. Без срока давности.
Оселок махнул карабином в сторону скал.
— Там у нас последний пост. Получено разрешение использовать тебя для проверки бдительности часового. Часовой этот уже попадался на… в общем попадался. Ежли он тебю не пристрелит или не поймает, он сам будет расстрелян. Побежишь по команде. Повезет и доберешься вон до туда, — Оселок показал пальцем место, — считай спасся. Там мертвая зона для часового. И дальше постов нет. Гуляй куда хочешь. Понял?
Чекан кивнул, заискивающе заглядывая в глаза.
Оселок замолк. Все чего-то ждали, Оселок время от времени смотрел на часы. Вдруг зажужжал зуммер переговорника, Оселок выслушал всё сказанное, кратко ответил Есть! и закончил разговор. Прошло ещё несколько минут. Наконец в очередной раз глянув на часы, хлопнул вздрогнувшего Чекана по плечу.
— Вперед, родной. На поле советую бежать зигзагами. Давай! Пошел! — Чекан затрусил на поле.
(Боевые крокодилы)
Командир, комиссар и три солдата сопровождения, двое из которых скрытно разместились чуть поодаль, разместились на небольшой площадке на тех самых скалах, огражденной подковообразным скальным редутом. Ждать пришлось полчаса, командир, время от времени озабоченно переговаривающийся с радиопередатчиком, наконец, включил его в режим ожидания вызова и сунул в чехол.
Выдалась короткая пауза. Шарафович, сидя на камне, оперся спиной о кусок скалы и, расстегнув портупею и гимнастерку, подставил себя солнцу. Комиссар посматривал по сторонам, лениво жуя травинку. Минут на 15 все были обречены на ожидание.
Солдат, занимавший ближний пост наблюдения, то и дело скашивал глаза на странного вида и рисунка шрамы на груди и животе командира. Почтительность к старшим быстро сдалась под натиском любопытства.
— Разрешите обратиться, товарищ командир.
Ответное легкое движение губ Шарафовича умерло, едва родившись. Командир немного поразмышлял&hellip, комиссар хмыкнул. По своему опыту он уже знал, что Шарафович мучительно размышляет, каким образом ответить солдату с минимальными затратами сил. Эти раздумья кончились тем, что командир слегка поднял и опустил указательный палец. Теперь мучительные раздумья быстренько перекочевали к солдату. Комиссар опять хмыкнул:
— Да обращайся, — и, поймав его взгляд, добавил, — их командирское сиятельство согласны.
Чуточку посомневавшись, солдат полюбопытствовал:
— А откуда у вас такие странные шрамы, товарищ командир?
Какое-то время облик командира не менялся, только комиссар уже чувствовал некие мысленные вихри, начавшие раскручиваться в голове Шарафовича. А может ему это только казалось. Продолжая впитывать солнечные лучи, командир с видимым усилием открыл глаза. Комиссар ругнулся. Он все время забывал как-нибудь научиться такому странному и полезному умению погружать тело в сон, при ясном и бодрствующем разуме. Командир чуть скосил глаза, солдат в фокус не попал, но вместо того, чтобы чуть довернуть голову, предпочел вернуть глаза в естественное положение. Наконец, — комиссар догадывался, что требовались какие-то дополнительные мероприятия в командирском теле, чтобы включить речевой аппарат, не затрагивая всех остальных возможностей, — Шарафович произнес:
— Между прочим&hellip, интересная история. И не очень длинная, — потом предупреждающе сфокусировал взгляд на комиссаре. Дровосек почти незаметно поморщился.
— Хочешь послушать?
— Конечно, — солдат энергично закивал.
Шарафович немного поразмышлял и начал казённо-лекторским тоном очередную эпическую былину, как называл их Дровосек.
— Как-то нас, тогда еще полуроту, в рамках подготовки к боевым действиям в различных климатических зонах и ландшафтах отправили на учения. В район кубанских плавней. Плавни это такие обширные поля, заросшие камышом и всякой &hellip,ней, где по пояс воды. Где-то помельче, где-то поглубже&hellip, — Шарафович чуть помолчал, Дровосек предположил, что исчерпался энергетический запас и Шарафович изыскивал в организме какие-то дополнительные ресурсы.
— Учения, как учения, только сыро очень. И тут вдруг не учебная, а боевая тревога. В район учений была выброшена вражеская диверсионная группа. Как потом выяснилось, пиндосовская работа. Мы их вычислили и начали обкладывать. Приказ был простой: всех уничтожить, по возможности взять пленных&hellip, А ты слышал что-нибудь о специальных проектах американцев о военном применении животных. Тюленей, дельфинов&hellip,
Солдат сглотнул и почтительно кивнул. Потом спохватился, что командир может не увидеть и уже открыл рот, но Шарафович продолжил:
— Приказ мы выполнили. Потеряли всего несколько человек, в основном малоопытных, и пленных взяли&hellip, Правда, кого-то до штаба не довели. Не в этом дело. А дело в том, что пиндосы сумели нас неприятно удивить. Они в той операции использовал боевых крокодилов.
Комиссар вздрогнул, быстро отвернулся и начал усиленно обозревать окрестности. Солдат слегка открыл рот…, а командир продолжил повествование.
— Вот тогда я и получил эти шрамы. Уж больно это было неожиданно. Хорошо, что крокодилы были не велики, 1,5 2 метра. Но руку могли оторвать. Мы быстро сообразили, что делать. Когда они вцепляются в кого-то, то начинают крутиться, чтобы оторвать кусочек. Я ладно, мне пришлось туго, сам видишь, но некрупный крокодил не может разорвать человека.
Командир помолчал, потом быстро стрельнул глазами на солдата. Вроде даже голову повернул. С солдатом что-то происходило, сначала с его лица смыло всякое выражение, потом в глазах стал мелькать калейдоскоп эмоций, почтительность боролась с недоверием, восхищение менялось на удивление&hellip,
— &hellip,помню момент, когда крокодил вцепился всё-таки одному товарищу в руку. Тогда я схватил его за хвост и приподнял. Без опоры он не мог крутиться. Но и мы ничего не могли сделать. Ещё один товарищ помог. Сбоку он перерезал крокодилу челюстные связки, а потом и нижнюю челюсть отрезал&hellip, Но потом, уже на следующий день мы придумали, как с ними бороться. Связывали пучок деревянных заточенных с двух концов колышков в форме ежа и чуть что всовывали крокодилам в пасть&hellip,
Солдат вдруг как-то напрягся и сделал движение, будто подавил приступ кашля или чиха. Командир замолчал и, — наконец-то, — повернул голову, с интересом его разглядывая. Солдат героически давил приступы чего-то рвущегося изнутри. Шарафович с Дровосеком ждали. Держа самого себя за основание шеи, то и дело давясь словами, солдат вымучил фразу:
— Разрешите отойти&hellip, товарищ командир&hellip, очень надо. Шарафович разрешительно махнул рукой, парень тут же выметнулся из площадки. Чуть погодя с той стороны за спрятавшим солдата камнем раздались подозрительные рыдающие звуки, со всхлипами и подвываниями. Вздохнув, Шарафович встал и на ходу заправляясь, переместился за соседний валун. Приходилось подменять отпущенного солдата и брать на себя сектор его наблюдения.
— Боевые крокодилы&hellip, ну, ты загнул, — комиссар дал себе волю и весело загоготал.
— Твоя жеж школа, — откликнулся Шарафович.
— А к чему ты это всё? Просто так, потрепался и всё?
— К чему? Ах, да&hellip, спасибо, что напомнил, — командир вытащил из планшета небольшой листок и что-то там стал писать. Дровосек подошёл, заглянул, Шарафович не закрыл текст, но недовольно буркнул:
— За сектором смотри…
Дровосек, дочитав небольшой текст, хмыкнул и, возвращаясь на своё место, крикнул:
— Эй! Рядовой! Быстро на пост! уже стихающие повизгивания прекратились, солдат вынырнул из-за камня, поднимаясь с четверенек, и быстрым шагом вернулся на площадку. Глаза его были красными.
— Как твоё имя? солдат назвал.
— Слышал, Шарафыч? командир угукнул и вписал: ряд. Михаил Присыпкин.
Рядовой занял свой сектор обзора, командир вернулся на свой нагретый солнцем камень.
— Слушай, Миш, — обратился он к солдату, — а что ты думаешь о ребятах из взвода разведки?
— Разведвзвод?! О-о-о&hellip, — солдат уважительно закатил глаза, но тут же вернул их на место, снимать наблюдение не было приказа.
— А служить там не хочешь? на это рядовой аж застыл от неожиданности, — Вот тебе мандат, подойдёшь к Оселку, он тебя зачислит. Нащёт всего не бойся, войдёшь в новый набор, там все будут новички. Ну, а если не захочешь.., — командир развел руками, — вольному воля.
Наконец невдалеке послышался шум дизельного мотора и с обратной от обзорной части стороны послышались голоса. К площадке подходила группа из трех человек. Впереди шла худощавая брюнетка в черной кожанке, командир с комиссаром одновременно засияли улыбками, брюнетка смотрела равнодушно-строго.
— Какого … вы меня сюда притащили? — отстранившись после паузы от обнявших её комиссара с командиром. Пришедший в числе троих Мазуркевич так же отстраненно посмотрел на своих командиров.
— Как зачем? — ухмыльнулся Шарафович, — надо встретить начальство как следует, задобрить его, чтобы люлей меньше прилетело. Они все равно прилетят, как без этого, но.., — он протянул руку, в которую один из солдат сунул что-то длинное.
— Держи, Багира. Тебе понравится, — он скинул рогожку и протянул снайперскую винтовку. Багира с брезгливым видом, но взяла винтовку так, что при необходимости могла начать стрельбу тут же.
— Пф-ф-ф… подарок. Даже не новая.
— Ты сюда посмотри, — ткнул пальцем Шарафович.
— Вильнюс-91… Ого! Откуда? Трофей? — Шарафович с комиссаром одновременно кивнули. Багира сразу стала обращаться с винтовкой почтительно.
— Но тогда это не подарок, надо оформлять.., — Шарафович, порывшись в сумке, вытащил лист с ручкой.
— Распишись…
Пока она возилась с бумагой, комиссар подошёл к Мазуркевичу и что-то шепнул на ухо. Мазуркевич недовольно козырнул и вместе со своим помощником вернулся к БТРу. Шарафович ещё коротко обменялся фразами по переговорнику.
— Подарок, не подарок, но кое-что предложить могём. Через пять минут появится цель, сможешь опробовать трофей. Как тебе, а, Багира? — Шарафович приглашающе показал рукой. В руке было три патрона. Багира молча подошла к оборудованной позиции, сноровисто перехватив винтовку, загнала в магазин поданные патроны и приникла к окуляру. Шарафович с комиссаром с одним биноклем на двоих расположились рядом. Багира вдруг спросила:
— А что за цель?
— Вернее, кто, — поправил Дровосек, — приговоренный к смертной казни. Сначала планировали учения, потом повесить, потом решили совместить…
— Совсем охренели?
— Не хошь, без тебя управимся, — тут же окликнулся Шарафович. Багира смолчала, но винтовку не отдала.
— Ага. Вот он, — вдруг сказал Шарафович, — глянь-ка технично бежит, зигзагами. Смотри, Багира, прицел на это расстояние настроен, упреждение по основному направлению — один корпус.
Багира кивнула и сосредоточилась. Чекан бежал, вполне предсказуемо заворачивая виражи, Дровосек с Шарафовичем брезгливо морщились. Багира долго не стала тянуть, поймав Чекана на выходе из зигзага, выстрелила. Приговоренного развернуло и бросило на землю. Из леска на склоне вышли еще двое и двинулись к Чекану. Рядом бежала крупная собака. Ствол багировой винтовки немедленно пополз в их сторону… Шарафович мягко, но настойчиво отвел его.
— Э, э.. Ты это… Наш конвой не перестреляй, — Багира выпрямилась, отставив винтовку, и взяла у Шарафовича бинокль. Тот вытащил переговорник и нажал кнопку вызова. Немного подождав, спросил:
— Ну, как там? — выслушав ответ, приказал, — дальше как обычно. Похоронить там же, где и всех. На прОклятом поле.
— Поздравляю, Багира. С первого выстрела и наповал. Берём тебя в снайперы, — Брюнетка фыркнула.
Они отослали всех солдат и постояли немного на площадке. Багира отбросила напускную строгость и друзья поняли, что услышат что-то важное.
— За подарок спасибо. Вам зачтется, — друзья переглянулись, — но у меня для вас новости. Даже не знаю, хорошие-плохие… Тебя, Дровосек, забирают в другое место… И спорить не надо, вопрос решен. Батальону оказывается большая честь после усиления и спецподготовки выполнить важнейшее задание.
Багира помолчала, в глазах что-то мелькнуло…
— Задание очень важное. И ты, Шарафыч, можешь отказаться. Потому как шансов остаться в живых хоть кому-то почти нет. Поэтому подумай.
— Даже думать не буду. Батальон спрошу, а сам думать не буду, — немедленно отозвался командир.
Багира помолчала. Потом приблизившись к командиру легко и быстро коснулась губами его щеки. Шарафович замер.
— Ладно пойдём. Подробности в штабе.
Троица пошла к ожидавшему их БТРу.
comments powered by HyperComments
Былинники речистые ведут рассказ
Продолжение. Часть 1 здесь.
Спустя какое-то время, они расположились на полянке рядом с сарайчиком, разведя маленький уютный костерочек. Биндюжник пошвыривал угольки, подозрительно косясь на сарайчик, в котором томился узник (совести, мля, — добавил уже мысленно Биндюжник).
— Что-то мне не по себе.
— Не бери в голову, — Оселок снизил голос, — мы на самом деле на задании. Около нас ещё два секретных поста.
Оселок сплюнул.
— Столько возни из-за одного… А мы здесь, — он опять перешёл на шёпот, — именно для того, чтобы этот придурок попробовал сбежать.
Оселок прижал палец к губам.
— На такой случай мы должны выгнать его в определенное место. Так что с утра нам придется чуть-чуть побегать. Всё, — предупредил дальнейшие распросы Оселок.
— Тогда давай выпьем, — дисциплинированно сменил тему Биндюжник. Он плеснул по неполному стакашку и продолжил, — предлагаю за любовь выпить…
Биндюжник дождался, когда Оселок, кивнув, опрокинул стакан в глотку, и добавил:
— …к Парме, — потом быстро, но не торопливо выпил и как-то подобрал под себя ноги. Оселок застыл, выпучив глаза, но быстро пришёл в себя и ограничился только помахиванием тяжелого кулака перед носом Биндюжника. Окончательно успокоившись, сказал:
— Там кое-кто повыше дорожку протоптал. Есть такие подозрения. Так что… Но за тобой опять должок, так что смотри…
— Не заржавеет, — хохотнул Биндюжник и плеснул еще раз в оба гранёных.
Пока друзья жинерадостно подводили итог дневному пари, Чекан, забившись в угол сарая, предавался тоске. И надо же было так попасться, прямиком в руки заклятому врагу. Была надежда отделаться попаданием в спецлагерь для перевоспитуемых бандитов, мародеров, грабителей и прочего уголовного элемента. Подумаешь, поживился чем-то в брошенных квартирах и домах, мало ли… Теплилась слабая надежда, что не узнают в лицо, как вредителя и саботажника со стажем, но нет. Узнал, узнал, узнал, вот гад… — Чекан сам не заметил, как безнадежно заскулил. Он никак не мог избавиться от последней картинки в голове, когда Шарафович заполнив допросный лист, поглядывая на него хладнокровным взглядом, немного покопавшись, достал несколько листов сероватой бумаги из папки, в которую потом положил и лист с его Чекана подписью. Его розовенькое лицо мирного пупсика моментально побелело ещё до того, как он осознал, что это были за листочки. Листочки были убийственны, составлены в одном из разбойничьих приказов одной из самых мрачных из всех контрреволюционной группировки. То отделение либерально-фашисткого сопротивления возрождающимся советам конкурировало своей жестокостью даже с исламистами и гордилось своими традициями, перенятыми от нацистского гестапо. Чекан для них был лёгкой добычей, ломать его не пришлось и даже заставлять своими руками казнить кого-то из пленных. Перед ним просто положили бумагу, на которую он, даже не вякнув, написал всё, что знал о тех, кого можно было заподозрить в сочувствии к красным. Стоило или не стоило это кому-то жизни, Чекану было неизвестно. В скором времени та группировка была разгромлена и рассеяна, а её документы попали в руки подразделений СА. Шарафович по своим каналам где-то раздобыл копии тех документов.
И допрос быстро закончился. Чекан ещё подрагивающими пальцами подписал какие-то бумаги, а когда Шарафович объявил ему приговор, остатков того, что у нормальных мужчин называется мужеством, а у него неизвестно как, хватило ненадолго…
На Чекана, несмотря на то, что он даже себе не хотел в этом признаваться, неумолимо наваливалась простая истина. Эта ночь — последняя в его жизни. Он лихорадочно прокручивал в памяти фрагменты допроса, слов конвоиров… Нет. Никакой зацепки, что высшую меру могли отменить, или, что это было шуткой-инсценировкой, он не находил.
Он неприязненно слушал невнятно доносящиеся до него веселый треп, прерываемый взрывами хохота, бравых часовых. Признаться даже самому себе в ненависти к ним было страшно…
А друзья наслаждались тихой ночью и не очень тихой беседой. После нескольких анекдотов, которые Оселок выудил из своей бездонной коллекции, и которых Биндюжнику ещё не посчастливилось слышать, он сожалюще сказал:
— М-да… Жалко, что я тебе литр не проиграл. Хотя у меня и не было, но может нашёл бы. — он сожалеюще потряс опустевшей бутылкой.
Оселок хлопнул его по плечу.
— А ты командирского крепкого не пил ещё? — и на глазах боящегося поверить неожиданному счастью Биндюжника, вытащил предмет из сумки многообещающей цилиндрической формы.
— Давай, командуй дальше, — поощрил его Оселок, — сегодня можно. Но всё допивать не будем, у нас не очень легкое утро будет. Так что давай, помаленьку…
Разлив, Биндюжник задумчиво спросил друга:
— Слушай, ты ведь почти с самого начала в части? А что там за история была с мусульманским взводом? Вроде татары там служили…
Оселок немного похмурел и, раздумчиво осушив стаканчик, поправил:
— Были и татары. Но в основном башкиры. Один городишко мы брали, такое змеиное гнездо там разворошили… Начиналось так.
Командный состав стоял на небольшом холмике. Полукругом около холмика выстроился батальон. Командир держал речь, взмахивая в такт словам рукой.
— Завтра красная волна накроет ненавидимое Ставкой змеиное гнездо панисламизма. Исчезнет цепь виселиц, сходящихся к Дому Чёрного Имама. Будет разметена в прах база чужеземного легиона. Все, кто пошел за проклятыми Богом и Аллахом салафитами, проклянут тот день, когда они им поверили.
— Они сказали, что перережут всех нас, как баранов и размотают кишки по траве!
— Они знают, что мы придем, и они нас ждут!
— Они знают, что мы придём с той секунды, когда убили первого из наших!
— Им пришлось за это заплатить, но счет не закрыт!
— Они сполна заплатят за это, когда по их главной улице имени проклятого Создателем Сеиф-аль-Хабиба, прокатится черный поток их крови!
Батальон молчал, почти зримо наливаясь обжигающей ненавистью. После небольшой паузы командир продолжил:
— Я не приказываю вам побеждать! Нам некого там побеждать.
— Я не приказываю вам умереть! Этот приказ вы давно получили.
— Я приказываю вам уничтожить! Всех!!! И вы умеете это делать! — в ответ наконец-то раздался глухой, яростный и короткий рык, в котором только при сильном желании можно было уловить короткое да!.
— …Сильно, — помолчав, сказал Биндюжник, — а дальше-то, что было?
Оселок махнул рукой.
— Я всего не знаю, я ж рядовой… был. Начальство наше придумало несколько хитростей, не всё сработало, но… Кое-что Шарафыч рассказывал. С другой стороны города организовали демонстрацию с красными флагами и всё такое… Из местных, но и наши там были. Снайперы, в основном. Понятно дело, исламисты офигели от дерзости такой. Поначалу их прихлебатели навстречу вылетели… Быстро собрались, с-суки. Ну, и бросились, на свою голову, с криками Аллах акбар!.
— И чо, — поторопил его Биндюжник, и повинуясь стандартному жесту, плеснул ещё по стакашкам. Оселок, важничая самую малость, помолчал, а потом засмеялся.
— Чо, чо… Вот догадайся чо? Они ж не с пустыми руками бросились, с ножами, палками, арматурой. А наши были безоружными… якобы.
Оселок ещё помучил Биндюжника паузой, докуривая папироску.
— Наши, а в толпе были и люди из батальонного взвода разведки, аккуратно свернули флаги, выстроились в несколько рядов, как римская фаланга и когда эти придурки набежали, опустили их как копья. Наконечники загодя сделали из стали. Конечно, не очень много, где-то до десятка на копья взяли, но это уже было не важно. Первую атаку так вот смяли, а второй ждать не стали, сами ринулись…
— Ну, не тяни. Дальше-то что было, — теребил Биндюжник.
— А дальше почти ничего и не было. Затоптали всех, кто не успел убежать, когда те опомнились, — надо сказать, быстро, — и подтянули вооруженные отряды с пулеметами, поработали снайперы. Под их прикрытием наши и рассосались по окрестным домам. А в это время в город с другой стороны уже входили мы. Это отвлекающий маневр был. Они ввязались в перестрелку и осаду домов, где засели наши подпольщики и разведчики и прохлопали нас.
Оселок помолчал.
— А теперь наливай чуть больше. И не чокаясь… Помянем погибших.
Они помолчали, а потом Оселок продолжил.
— Я немного и частями видел как всё было. Первыми как раз наши красные мусульмане вошли. Они еще зеленые платки повязали, до сих пор хохочу, как вспомню, хотя смешного мало. Исламисты сначала вообще ничего не поняли… А когда их начали потрошить… с криком Аллах акбар, то вообще…
— Ты знаешь, русские вот ура кричат, когда в атаку идут. А у башкир.., они какой-то дикий то ли визг, то ли вой издают. Мороз по коже. Сами они говорили, что это нечто среднее между воем камышового кота и волка. М-да… Знаешь, действительно, что-то волчье есть…
— Погибли, потому что первыми были? — нетерпеливо встрял с вопросом Биндюжник.
— Да ну тя… Они прошли насквозь, даже не как нож в масле, а как через туман. Но понимаешь, у них малость крыша съехала, увлеклись. Когда они нарвались на иностранный легион, им приказали отступить. Там у Шарафыча тоже гостинец был для них. Минометная батарея уже разворачивалась. Но их разве остановишь… Они уже ничего не слышали. Вот там они и полегли. Почти все. Только человек 5 раненых осталось.
Оселок помолчал.
— До сих пор удивляюсь. Соотношение погибших было, — потом посчитали, — 2:1 в нашу пользу. Так это ведь спецназ был.., со всего света. Профессионалы. Правда, мы им помогали. Снайперы по окнам их казармы стреляли, по дверям… А когда наши спецподразделения подоспели, им только добить их оставалось.
Оселок вспомнил, как они вошли с командиром в казармы легиона, когда стрельба там стала уже не такой частой. Боевой вой башкир, прокатившись пару раз от до крыла до крыла трехэтажного здания, давно сменился уже стихающим шумом выстрелов, грохотом и англо-русско-татарским матом. Командир, вытащив свой наган со словами И где мой черный пистолет и смешком, махнул Оселку и они двинулись ко входу. Пока шли, Оселок выстрелил пару раз по окнам. Уже в здании, перешагивая через трупы, осколки стекла, битого кирпича и штукатурки, командир скомандовал вошедшим за ними солдатам спецподразделения, распределив их по секторам для окончательной зачистки. Свой сектор они с Оселком проверяли по отработанной схеме. Сначала по коридору прозвучала зычная команда Выходить с поднятыми руками. Через 30 секунд все несдавшиеся будут уничтожены на русском, арабском и английском языках. Выждав пол-минуты и сдав второму эшелону конвоя парочку выползших полуживых легионеров, взялись за работу.
Оселок мощным ударом ноги или подвернувшегося под руки кресла выбивал дверь, командир держал под прицелом дверь. Если раздавались выстрелы из нескольких стволов, туда летела граната. Одиночного стрелка пристреливали из личного оружия. Но в большей части комнат живых не было. В самом конце коридора оставалась одна непроверенная комната.
Когда Оселок выбив дверь прикладом, привычно отпрянул, в проём вылетела граната. Командир прыгнул вперед и успел принять её на ладонь, отбросив обратно. Перекатившись через себя и оказавшись за стенкой, подождал разрыва… В проём оба ворвались, слегка оглохнув, ещё раньше, чем звук от взрыва докатился до другого конца казармы. Оселок твердо помнил инструкцию-памятку Есть только 2 десятых секунды после взрыва, когда противник не ждет атаки. Как только ты услышал звук взрыва, знай: осколки уже пролетели..
Успевший отскочить за выступ офицер-легионер открыл зажмуренные от взрыва глаза очень быстро, ещё не не остановился воздух, качнувшийся после взрыва, но перед уже стояли двое в форме СА. Это и ещё быстрая тень от мелькнувшего приклада, оставившего продолговатый отпечаток на его лбу, было последним, что он видел перед антрактом, который взяло его сознание.
— Занавес. Конец второго акта марлезонского балета, — прокомментировал командир…
— Так-то вот, друг мой, — сказал Оселок. Биндюжник разлил.
— Да. Здорово вы тогда повеселились… Жалко я позже пришел.
Оселок встряхнул остатки командирской водки на дне бутылки, посмотрев на просвет, и запечатал пробкой. На вопросительный взгляд Биндюжника ответил.
— Это премия. Не мы ж одни охраняем… — он достал радиопереговорник и отойдя в сторонку что-то забубнил туда.
Пока вел с кем-то разговор, начали свою перекличку сельские петухи.
Вернувшись, Оселок сказал:
— У нас есть часа 3-4 для отдыха. Прямо здесь… Всё ж таки на посту стоим, хе-хе… Не волнуйсь, нас подстрахуют, да и мы вполглаза будем отдыхать.
Друзья расположились на ночёвку. В костер кинули несколько поленьев потолще, Биндюжник сбегал за плащ-палаткой, Оселок притащил немного сена под неё… в общем, получилось лучше, чем в казарме.
Чекан притаился в кустах, наблюдая, как в отдалении отделение солдат отрабатывает разворачивание в цепь. Не спится им с самого утра — неприязненно думал он. Пооглядывавшись, он приметил небольшой овражек, ограничивающий поле слева, и пригибаясь, двинулся туда.
Ночь он провёл, терзаясь отчаянными думами, а утреннее солнце, проткнув теплыми лучами все щели в стене, навело его на дерзостную мысль. Одна стена, с обратной стороны от мирно отдыхающего, но всё равно ужасающего заячью душу Чекана поста, истлела почти полностью. Чекан попробовал подергать отошедшую доску, она просто отвалилась, открыв изрядную щель. Он толкнул другую, она легко отошла… Чекан замер. Бежать, бежать, бежать!!! — мысль застучала молотом по черепной коробке. …Если что, скажу вышел по нужде, а потом вернулся бы… — по трусливой привычке заранее подыскивать себе оправдания думал он, уже выбираясь из сарая…
Он по широкой дуге обходил все строения и места, где могли находится люди или сволочные деревенские собаки, лаящие по любому поводу. Удачно он миновал и то поле, на котором занималось отделение солдат…
Он торопливо шёл по лесу уже второй час, то и дело озираясь по сторонам. Пару раз пришлось прятаться и менять направление, когда вдруг с какой-то стороны раздавался шум голосов, сопровождаемый лаем собак. Ужасало то, что это были уже не деревенские пустолайки, это Чекан чувствовал гениальной интуицией труса. Но проносило, шум проходил сбоку или сзади, Чекану всё время удавалось миновать эти опасные места, отклоняясь от первоначального курса, он всё более убеждался, что побег ему удался.
Он взобрался на очередной холм, никаких голосов и лая давно уже не было слышно. Холм полого скатывался вниз к большому полю, слева в отдалении возвышалась небольшая, но основательная гряда скал, отдалённо похожая на крепостной редут. Чекан стоял, тяжело переводя дыхание после подъёма, когда ему на плечо легла тяжелая ладонь. Чекан замер и медленно повернувшись, наткнулся взглядом на ухмыляющихся Оселка и Биндюжника. Стволы обоих карабинов смотрели ему в грудь, рядом сидела крупная овчарка и, склонив башку набок, ухмылялась так же весело.
— Почему без разрешения покинули место пребывания, гражданин заключенный? — спросил Оселок.
— Да-да, почему? — поддакнул Биндюжник.
— .., — собака склонила башку на другую сторону и махнула хвостом с лживым дружелюбием.
— А-а-а я это… Вышел по нужде, ну и… заблудился, — пролепетал Чекан. Друзья заржали, овчарка оскалилась ещё шире.
Оселок перестал смеяться и толкнул Чекана в грудь.
— Сядь! — тот плюхнулся на задницу. Оселок отошёл в сторонку и достав переговорник, забубнил в микрофон.
— Есть! Так точно! — закончил он разговор и вернулся к теплой компании. Они велели Чекану подняться и начали спускаться с холма. По дороге Оселок веско втолковывал Чекану.
— Значит так, смертничек… У тебю есть не маленький шанс остаться в живых и на свободе. До следующего раза. Еще раз попадёшься, пристрелим на месте, приговор тебе вынесен. Без срока давности.
Оселок махнул карабином в сторону скал.
— Там у нас последний пост. Получено разрешение использовать тебя для проверки бдительности часового. Часовой этот уже попадался на… в общем попадался. Ежли он тебю не пристрелит или не поймает, он сам будет расстрелян. Побежишь по команде. Повезет и доберешься вон до туда, — Оселок показал пальцем место, — считай спасся. Там мертвая зона для часового. И дальше постов нет. Гуляй куда хочешь. Понял?
Чекан кивнул, заискивающе заглядывая в глаза.
Оселок замолк. Все чего-то ждали, Оселок время от времени смотрел на часы. Вдруг зажужжал зуммер переговорника, Оселок выслушал всё сказанное, кратко ответил Есть! и закончил разговор. Прошло ещё несколько минут. Наконец в очередной раз глянув на часы, хлопнул вздрогнувшего Чекана по плечу.
— Вперед, родной. На поле советую бежать зигзагами. Давай! Пошел! — Чекан затрусил на поле.
(Боевые крокодилы)
Командир, комиссар и три солдата сопровождения, двое из которых скрытно разместились чуть поодаль, разместились на небольшой площадке на тех самых скалах, огражденной подковообразным скальным редутом. Ждать пришлось полчаса, командир, время от времени озабоченно переговаривающийся с радиопередатчиком, наконец, включил его в режим ожидания вызова и сунул в чехол.
Выдалась короткая пауза. Шарафович, сидя на камне, оперся спиной о кусок скалы и, расстегнув портупею и гимнастерку, подставил себя солнцу. Комиссар посматривал по сторонам, лениво жуя травинку. Минут на 15 все были обречены на ожидание.
Солдат, занимавший ближний пост наблюдения, то и дело скашивал глаза на странного вида и рисунка шрамы на груди и животе командира. Почтительность к старшим быстро сдалась под натиском любопытства.
— Разрешите обратиться, товарищ командир.
Ответное легкое движение губ Шарафовича умерло, едва родившись. Командир немного поразмышлял&hellip, комиссар хмыкнул. По своему опыту он уже знал, что Шарафович мучительно размышляет, каким образом ответить солдату с минимальными затратами сил. Эти раздумья кончились тем, что командир слегка поднял и опустил указательный палец. Теперь мучительные раздумья быстренько перекочевали к солдату. Комиссар опять хмыкнул:
— Да обращайся, — и, поймав его взгляд, добавил, — их командирское сиятельство согласны.
Чуточку посомневавшись, солдат полюбопытствовал:
— А откуда у вас такие странные шрамы, товарищ командир?
Какое-то время облик командира не менялся, только комиссар уже чувствовал некие мысленные вихри, начавшие раскручиваться в голове Шарафовича. А может ему это только казалось. Продолжая впитывать солнечные лучи, командир с видимым усилием открыл глаза. Комиссар ругнулся. Он все время забывал как-нибудь научиться такому странному и полезному умению погружать тело в сон, при ясном и бодрствующем разуме. Командир чуть скосил глаза, солдат в фокус не попал, но вместо того, чтобы чуть довернуть голову, предпочел вернуть глаза в естественное положение. Наконец, — комиссар догадывался, что требовались какие-то дополнительные мероприятия в командирском теле, чтобы включить речевой аппарат, не затрагивая всех остальных возможностей, — Шарафович произнес:
— Между прочим&hellip, интересная история. И не очень длинная, — потом предупреждающе сфокусировал взгляд на комиссаре. Дровосек почти незаметно поморщился.
— Хочешь послушать?
— Конечно, — солдат энергично закивал.
Шарафович немного поразмышлял и начал казённо-лекторским тоном очередную эпическую былину, как называл их Дровосек.
— Как-то нас, тогда еще полуроту, в рамках подготовки к боевым действиям в различных климатических зонах и ландшафтах отправили на учения. В район кубанских плавней. Плавни это такие обширные поля, заросшие камышом и всякой &hellip,ней, где по пояс воды. Где-то помельче, где-то поглубже&hellip, — Шарафович чуть помолчал, Дровосек предположил, что исчерпался энергетический запас и Шарафович изыскивал в организме какие-то дополнительные ресурсы.
— Учения, как учения, только сыро очень. И тут вдруг не учебная, а боевая тревога. В район учений была выброшена вражеская диверсионная группа. Как потом выяснилось, пиндосовская работа. Мы их вычислили и начали обкладывать. Приказ был простой: всех уничтожить, по возможности взять пленных&hellip, А ты слышал что-нибудь о специальных проектах американцев о военном применении животных. Тюленей, дельфинов&hellip,
Солдат сглотнул и почтительно кивнул. Потом спохватился, что командир может не увидеть и уже открыл рот, но Шарафович продолжил:
— Приказ мы выполнили. Потеряли всего несколько человек, в основном малоопытных, и пленных взяли&hellip, Правда, кого-то до штаба не довели. Не в этом дело. А дело в том, что пиндосы сумели нас неприятно удивить. Они в той операции использовал боевых крокодилов.
Комиссар вздрогнул, быстро отвернулся и начал усиленно обозревать окрестности. Солдат слегка открыл рот…, а командир продолжил повествование.
— Вот тогда я и получил эти шрамы. Уж больно это было неожиданно. Хорошо, что крокодилы были не велики, 1,5 2 метра. Но руку могли оторвать. Мы быстро сообразили, что делать. Когда они вцепляются в кого-то, то начинают крутиться, чтобы оторвать кусочек. Я ладно, мне пришлось туго, сам видишь, но некрупный крокодил не может разорвать человека.
Командир помолчал, потом быстро стрельнул глазами на солдата. Вроде даже голову повернул. С солдатом что-то происходило, сначала с его лица смыло всякое выражение, потом в глазах стал мелькать калейдоскоп эмоций, почтительность боролась с недоверием, восхищение менялось на удивление&hellip,
— &hellip,помню момент, когда крокодил вцепился всё-таки одному товарищу в руку. Тогда я схватил его за хвост и приподнял. Без опоры он не мог крутиться. Но и мы ничего не могли сделать. Ещё один товарищ помог. Сбоку он перерезал крокодилу челюстные связки, а потом и нижнюю челюсть отрезал&hellip, Но потом, уже на следующий день мы придумали, как с ними бороться. Связывали пучок деревянных заточенных с двух концов колышков в форме ежа и чуть что всовывали крокодилам в пасть&hellip,
Солдат вдруг как-то напрягся и сделал движение, будто подавил приступ кашля или чиха. Командир замолчал и, — наконец-то, — повернул голову, с интересом его разглядывая. Солдат героически давил приступы чего-то рвущегося изнутри. Шарафович с Дровосеком ждали. Держа самого себя за основание шеи, то и дело давясь словами, солдат вымучил фразу:
— Разрешите отойти&hellip, товарищ командир&hellip, очень надо. Шарафович разрешительно махнул рукой, парень тут же выметнулся из площадки. Чуть погодя с той стороны за спрятавшим солдата камнем раздались подозрительные рыдающие звуки, со всхлипами и подвываниями. Вздохнув, Шарафович встал и на ходу заправляясь, переместился за соседний валун. Приходилось подменять отпущенного солдата и брать на себя сектор его наблюдения.
— Боевые крокодилы&hellip, ну, ты загнул, — комиссар дал себе волю и весело загоготал.
— Твоя жеж школа, — откликнулся Шарафович.
— А к чему ты это всё? Просто так, потрепался и всё?
— К чему? Ах, да&hellip, спасибо, что напомнил, — командир вытащил из планшета небольшой листок и что-то там стал писать. Дровосек подошёл, заглянул, Шарафович не закрыл текст, но недовольно буркнул:
— За сектором смотри…
Дровосек, дочитав небольшой текст, хмыкнул и, возвращаясь на своё место, крикнул:
— Эй! Рядовой! Быстро на пост! уже стихающие повизгивания прекратились, солдат вынырнул из-за камня, поднимаясь с четверенек, и быстрым шагом вернулся на площадку. Глаза его были красными.
— Как твоё имя? солдат назвал.
— Слышал, Шарафыч? командир угукнул и вписал: ряд. Михаил Присыпкин.
Рядовой занял свой сектор обзора, командир вернулся на свой нагретый солнцем камень.
— Слушай, Миш, — обратился он к солдату, — а что ты думаешь о ребятах из взвода разведки?
— Разведвзвод?! О-о-о&hellip, — солдат уважительно закатил глаза, но тут же вернул их на место, снимать наблюдение не было приказа.
— А служить там не хочешь? на это рядовой аж застыл от неожиданности, — Вот тебе мандат, подойдёшь к Оселку, он тебя зачислит. Нащёт всего не бойся, войдёшь в новый набор, там все будут новички. Ну, а если не захочешь.., — командир развел руками, — вольному воля.
Наконец невдалеке послышался шум дизельного мотора и с обратной от обзорной части стороны послышались голоса. К площадке подходила группа из трех человек. Впереди шла худощавая брюнетка в черной кожанке, командир с комиссаром одновременно засияли улыбками, брюнетка смотрела равнодушно-строго.
— Какого … вы меня сюда притащили? — отстранившись после паузы от обнявших её комиссара с командиром. Пришедший в числе троих Мазуркевич так же отстраненно посмотрел на своих командиров.
— Как зачем? — ухмыльнулся Шарафович, — надо встретить начальство как следует, задобрить его, чтобы люлей меньше прилетело. Они все равно прилетят, как без этого, но.., — он протянул руку, в которую один из солдат сунул что-то длинное.
— Держи, Багира. Тебе понравится, — он скинул рогожку и протянул снайперскую винтовку. Багира с брезгливым видом, но взяла винтовку так, что при необходимости могла начать стрельбу тут же.
— Пф-ф-ф… подарок. Даже не новая.
— Ты сюда посмотри, — ткнул пальцем Шарафович.
— Вильнюс-91… Ого! Откуда? Трофей? — Шарафович с комиссаром одновременно кивнули. Багира сразу стала обращаться с винтовкой почтительно.
— Но тогда это не подарок, надо оформлять.., — Шарафович, порывшись в сумке, вытащил лист с ручкой.
— Распишись…
Пока она возилась с бумагой, комиссар подошёл к Мазуркевичу и что-то шепнул на ухо. Мазуркевич недовольно козырнул и вместе со своим помощником вернулся к БТРу. Шарафович ещё коротко обменялся фразами по переговорнику.
— Подарок, не подарок, но кое-что предложить могём. Через пять минут появится цель, сможешь опробовать трофей. Как тебе, а, Багира? — Шарафович приглашающе показал рукой. В руке было три патрона. Багира молча подошла к оборудованной позиции, сноровисто перехватив винтовку, загнала в магазин поданные патроны и приникла к окуляру. Шарафович с комиссаром с одним биноклем на двоих расположились рядом. Багира вдруг спросила:
— А что за цель?
— Вернее, кто, — поправил Дровосек, — приговоренный к смертной казни. Сначала планировали учения, потом повесить, потом решили совместить…
— Совсем охренели?
— Не хошь, без тебя управимся, — тут же окликнулся Шарафович. Багира смолчала, но винтовку не отдала.
— Ага. Вот он, — вдруг сказал Шарафович, — глянь-ка технично бежит, зигзагами. Смотри, Багира, прицел на это расстояние настроен, упреждение по основному направлению — один корпус.
Багира кивнула и сосредоточилась. Чекан бежал, вполне предсказуемо заворачивая виражи, Дровосек с Шарафовичем брезгливо морщились. Багира долго не стала тянуть, поймав Чекана на выходе из зигзага, выстрелила. Приговоренного развернуло и бросило на землю. Из леска на склоне вышли еще двое и двинулись к Чекану. Рядом бежала крупная собака. Ствол багировой винтовки немедленно пополз в их сторону… Шарафович мягко, но настойчиво отвел его.
— Э, э.. Ты это… Наш конвой не перестреляй, — Багира выпрямилась, отставив винтовку, и взяла у Шарафовича бинокль. Тот вытащил переговорник и нажал кнопку вызова. Немного подождав, спросил:
— Ну, как там? — выслушав ответ, приказал, — дальше как обычно. Похоронить там же, где и всех. На прОклятом поле.
— Поздравляю, Багира. С первого выстрела и наповал. Берём тебя в снайперы, — Брюнетка фыркнула.
Они отослали всех солдат и постояли немного на площадке. Багира отбросила напускную строгость и друзья поняли, что услышат что-то важное.
— За подарок спасибо. Вам зачтется, — друзья переглянулись, — но у меня для вас новости. Даже не знаю, хорошие-плохие… Тебя, Дровосек, забирают в другое место… И спорить не надо, вопрос решен. Батальону оказывается большая честь после усиления и спецподготовки выполнить важнейшее задание.
Багира помолчала, в глазах что-то мелькнуло…
— Задание очень важное. И ты, Шарафыч, можешь отказаться. Потому как шансов остаться в живых хоть кому-то почти нет. Поэтому подумай.
— Даже думать не буду. Батальон спрошу, а сам думать не буду, — немедленно отозвался командир.
Багира помолчала. Потом приблизившись к командиру легко и быстро коснулась губами его щеки. Шарафович замер.
— Ладно пойдём. Подробности в штабе.
Троица пошла к ожидавшему их БТРу.
